— Я согласен, что она очаровательная девушка, — безучастно отреагировал он: никакой новой лжи его слова не содержали.

Поднимаясь по лестнице, Лайон был поражен тем, как неприятно вспотели его руки при мысли о том, что он собирался сказать доктору.

Хэмпшир задержался перед дверью и услышал ободряющий голос.

— Лайон, вы больны или просто медлительны? — спросил Франклин. — Я предпочел бы услышать что-нибудь поинтереснее, чем ваши не слишком торопливые шаги.

Вид доктора застиг Лайона врасплох, как это было и при их первой встрече. На этот раз доктор Франклин с довольным выражением лица сидел в изготовленной на заказ ванне. Бадья имела форму большого медного ботинка. Франклин устроился на месте его каблука. Бледные ноги доктора почти касались носка башмака. К ванне была приспособлена удобная полка для книг.

Совершенно очевидно, что весна оказалась хорошим лекарством, ибо после теплой осени 1787 года, когда Лайон отплывал в годичный рейс на Восток, он еще не видел Франклина выглядевшим так хорошо. Конечно, доктор худ и слаб, но его одухотворенное лицо по-прежнему озарялось внутренним светом.

— Доктор, я рад видеть вас в такой хорошей форме! Если, конечно, вы тайком не нарумянили щеки.

Франклин довольно рассмеялся, протянув Лайону для пожатия руку.

— Присаживайтесь, мой мальчик, и подлейте мне чаю. — Он закрыл лежащую на полке книгу. — Нет, я не румянил щеки… Я могу любить французов, но не готов утверждать, что согласен со всеми их нововведениями в моде! Я чувствую себя несколько лучше. После последнего приступа колик прошло довольно много времени. Жалуюсь я только на эту проклятую погоду: подхватил из-за сырости лихорадочный озноб и не могу от него отделаться.

Лайон растерялся. Он полагал, что в комнате удушливо тепло, и даже собирался открыть окно.

— Ну что же, я счастлив, если вы надолго избавились от болей. Может быть, вы выйдете из дома, когда прибудет генерал Вашингтон? И даже смогли бы присутствовать на обеде в таверне «Сити»…

— Не искушайте меня, Лайон. Сэлли отхлестала бы вас ремнем, услышав эти слова! — Ведь вы же знаете, что у меня, как говорится в Евангелии, «дух бодр, а плоть немощна»?

— Простите, что я заговорил об этом. Мне трудно представить себе, как вы слабы, коль скоро я слышу, как вы горазды изъясняться, — мягко улыбнулся Лайон.

— Абсолютная правда! Мой язык и мой ум остры, как у двадцатилетнего мужчины! Но поскольку вы спрашиваете, я отвечу, что в хорошую погоду я способен спуститься вниз, и то приняв добрую дозу настойки опиума. Если же я настроен уж совсем авантюристично, то готов посидеть в саду и почаевничать с одним гостем, а то и с двумя. — Доктор помолчал, пристально посмотрел на свои костлявые колени и прерывисто вздохнул. — Но если серьезно.., я должен был бы, ради своего собственного успокоения, умереть еще два года назад.

Эти слова Франклина, лишенные обычного юмора, слышать было так больно, что Лайон не мог ни сказать что-то, ни двинуться с места. Он опустился на колени рядом с медной ванной и взял руку старика. Она была холодной. На фоне сухощавых загорелых пальцев Лайона кожа Франклина выглядела очень бледной и увядшей.

— С моей стороны это прозвучит эгоистично, но должен сказать вам, как я благодарен судьбе за то, что вы не умерли два года назад. Иначе мы никогда бы не увиделись. А ведь именно встреча с вами изменила мою жизнь.

— Время покажет, будет ли это в итоге благоприятным для вас или нет! — В утомленных глазах Франклина снова заплясали искорки. — Мой мальчик, вы поможете мне подняться? Я хотел бы вытереться и вернуться в постель. Мы не сможем беседовать до тех пор, пока я не окажусь в своей колыбельке.

Они молчали несколько минут, пока Лайон помогал доктору лечь в постель. Хэмпшир сел в стоящее рядом плюшевое кресло, так и не зная, каким образом чистосердечно рассказать о своей проблеме, и поэтому полчаса беседа вертелась вокруг да около.

Отдохнув после ванны, Франклин пространно и искренне говорил о своей нынешней деятельности.

Лайон узнал, что он наконец прислушался к настойчивым просьбам своих друзей и начал работать над автобиографией. В последнее время Бенни, старший ребенок Бэче и любимый внук дедушки, записывал те отрывки, которые Франклин не мог писать сам, когда слишком уставал или из-за сильных болей.

— В автобиографии я уже миновал свой пятидесятилетний рубеж, — доверительно сообщил доктор. — Но я опасаюсь за качество своей работы. Мне как-то боязно, что я не описываю нужные вещи и нужным образом…

— Да это же смешно! До сегодняшнего дня я никогда не замечал у вас чувства неуверенности.

— Мой мальчик, после восьмидесяти трех лет совершенства существует опасность того, что некоторые мои способности сошли на нет.

— Вы слишком много времени тратите на раздумья о худших вариантах.

— Наоборот. Я пишу обо всем, кроме собственной изнурительной болезни и своего постепенного угасания. Я подробно останавливаюсь на прошлом" на описании других городов и стран… — Доктор улыбнулся. — Даже во время коротких снов я мечтаю об удивительных женщинах. Ежедневно я тоскую по моей дорогой мадам Гельвециус…

— Доктор Франклин, если ваша привязанность к ней была столь сильна, то почему вы покинули Францию?

— Инстинктивное желание испустить дух в Америке. Снова увидеть свою Филадельфию. — Франклин выпил вторую чашку чаю. — Ну, хватит обо мне. Поскольку мы говорим о женщинах, расскажите о восхитительной Присцилле. Как вам повезло, что вы чисто случайно встретили такую очаровательную кокетку.

Лайон с тоской подыскивал правильные слова.

— Я фактически и хотел бы говорить с вами об этом. Понимаете, — он ослабил галстук, — девушка, которую вы видели, не моя невеста. Нет, Присцилла, конечно, существует, и мы помолвлены, но я не люблю ее. Хуже того, я с трудом выношу общество своей невесты.

Редкие брови Франклина взметнулись.

— Но тогда, как я понимаю, вы можете вынести общество таинственной юной леди, с которой я встретился?

Лайон встал и начал нервно мерить шагами комнату.

— Я совсем не хотел обмануть вас, простите. Я хотел представить вам ту девушку соответствующим образом, но вы предположили.., а она, видимо, подзадорила вас…

— Она была восхитительна. — После этих слов наступило многозначительное молчание. — Кто она такая?

— Ее зовут Миген Саут. Она была горничной Присциллы и приехала с плантации «Зеленые холмы».

Мало-помалу Лайон раскрывал правду, и вся история была изложена доктору Франклину. Закончил Хэмпшир рассказом о событиях последней недели.

— Это каким-то образом все изменило. Я имею в виду, что сделка заключена. Гнев и решимость исчезли… Я уверен, она любит меня и все обстоит так, будто Миген подчинилась судьбе.

Но меня беспокоит то, как она ведет себя.

— Вы встревожены тем, что она все еще не соглашается остаться вашей любовницей?

— Я не знаю! Во время бури она пронзительно кричала и боролась подобно тигрице. Мы спорили. Некоторые сказанные ею слова вызвали у меня ярость! Она была несправедлива. Но я себя вел еще хуже. Я применил силу, хотел преподать ей урок, но Миген мне не поддалась. Так или иначе, — продолжил Лайон, — мы провели в постели несколько часов, ожидая окончания бури. Потом она перестала бороться со мной. Мы оба были в гневе. Да и сейчас мы в таком состоянии, будто нас пожирает дьявольское пламя. — Лайон посмотрел на Франклина, и мудрый старик увидел в его глазах неподдельную муку. — Вы понимаете, что я имею в виду?

— Да.

— Но скажите ради Бога, что я должен сделать? — Лайон снова начал метаться по комнате.

— Вы, конечно, понимаете, какой выбор перед вами?

— Я же говорю, что не в состоянии объективно оценить ситуацию!

— Тогда позвольте я помогу вам. Во-первых, мы оба знаем, что с точки зрения ваших начинаний жениться на служанке значит поставить на вашей политической карьере крест. Способны ли вы ради Миген отказаться от мечты стать конгрессменом? И я говорю не просто о нынешнем месяце или о нынешнем годе.